Политолог Андрей Кортунов о будущем страны без Башара Асада
Неожиданное обрушение режима Башара Асада в Сирии вызывает ассоциации с событиями 2021 года в Афганистане. И в первом, и во втором случае национальные вооруженные силы фактически выразили вотум недоверия руководству страны, после чего власть рассыпалась подобно карточным домикам.
Ашраф Гани был лидером Афганистана семь лет, но за эти годы не только не расширил политическую и социальную базу своей власти, но и растерял многое из того, что досталось ему в наследство от предшественника Хамида Карзая.
Башар Асад, режим которого был спасен в последний момент осенью 2015 года усилиями Ирана и России, получил своего рода «бонусную игру» на девять лет, чтобы достичь национального примирения, но так и не объединил сирийцев.
На этом, однако, параллели заканчиваются. Если в Афганистане движение «Талибан» (признано в РФ террористическим и запрещено) сумело консолидировать власть в Кабуле, избежать гуманитарной катастрофы, предотвратить предсказанные многомиллионные потоки беженцев и даже сделать первые шаги на пути к международному признанию, то вероятность подобного успеха в Сирии выглядит невысокой.
Слишком велики расхождения между всеми теми, кто может претендовать на участие в разделе асадовского наследства,— между суннитами и шиитами, курдами и туркоманами, алавитами и друзами, светскими политиками и исламскими фундаменталистами, между умеренными и радикалами. Противостоявшую Асаду более чем пеструю коалицию после его свержения сохранить будет очень трудно.
Соседи Сирии едва ли в состоянии выступить в роли гарантов сирийской государственности или хотя бы безопасности внутри Сирии. Израиль слишком занят в Газе и на юге Ливана, чтобы задумываться о сирийском будущем; его приоритетная задача — сохранить за собой Голанские высоты и создать буферную зону на прилегающей сирийской территории. Влияние Анкары на экстремистские группировки в провинции Идлиб не абсолютно; у Реджепа Эрдогана есть веские причины опасаться резкого усиления фундаменталистов на южных турецких границах. Иран и Ирак тем более не смогут выступать беспристрастным арбитром в сирийских делах. В связи с этим возникает угроза превращения Сирии во второе Сомали, где не прекращаются междоусобицы и восстания против центрального правительства в Могадишо.
Это означает, что с падением Башара Асада политическая игра внутри и вокруг Сирии только начинается. В этой игре Москва больше не имеет на руках главного козыря в лице единоличного сирийского лидера, но все же сохраняет несколько сильных карт.
Общие российские инвестиции в Сирии составляют более $20 млрд. Москва входит в число ведущих торговых партнеров Дамаска. Сирийская диаспора в России не столь многочисленна, но экономически весьма успешна и социально активна. Да и в самой Сирии не исчезли устойчивые симпатии к России, сформовавшиеся еще в далекие советские времена.
Одним словом, у Москвы есть много оснований оставаться активным игроком, а не стать сторонним наблюдателем.
Предстоящая смена политического руководства в Вашингтоне ставит вопрос и о будущей роли США в регионе, а отсутствие понимания американских приоритетов и намерений мотивирует арабских лидеров на диалог с Москвой.
Андрей Кортунов, Коммерсантъ